«Я боюсь за поколение тех, в ком угаснет память джахилийи»
Умар ибн Хаттаб, да будет доволен им Аллах
Сторонники стерильного Ислама, в отрыве от культурного императива, навряд ли когда-либо обращали внимание, как в арабских обществах, во время уроков в мечетях повествования о Пророке, да благословит его Аллах и приветствует, и шархи хадисов плавно перетекают в истории из доисламских времён, в которых всегда наличествует эпический компонент и поэтическая хикма.
Расскажем один из таких примеров:
Передаётся от Аиши, да будет доволен ею Аллах: «Однажды Посланник Аллаха, да благословит его Всевышний, чинил свою обувь, а я сидела рядом и пряла. Я взглянула на него и увидела, что чело его покрыто испариной, которая порождала свет. И я изумилась, а он посмотрел на меня и произнёс: «Что с тобой, чему ты дивишься?» Я ответила: «О Посланник Аллаха, я взглянула на тебя и увидела, что чело твоё излучает свет. И если бы увидел тебя Абу Кабир аль-Хузали, то понял бы, что ты более достоин его стихов. «И что же сказал Абу Кабир?»- спросил он меня. «Он сказал:
Совершенный и чистый от слабостей, присущих женщине, от зла всякой немощи… Если взглянешь на черты его лица, они засияют, точно молния, пронзающая тучу, предвещающая дождь!»
Посланник Аллаха, да благословит его Всевышний, отложил то, что было в его руках и поднялся. Он поцеловал меня меж моих глаз и сказал: «Да воздаст тебе Аллах, о Аиша! Я не так обрадовал тебя, как ты обрадовала меня!»
Абу Кабир аль-Хузали, которого цитирует Аиша — тот самый джахилийский поэт, который позже пришёл к Пророку, да благословит его Аллах, заинтересовавшись учением Ислама. Однако его смутил строгий запрет прелюбодеяния и он попросил у Пророка, да благословит его Аллах, разрешить ему это, в качестве исключения. На что Посланник Аллаха не рассердился, а спокойно спросил его: «А желал бы ты того же для своих матери и сестёр?» Абу Кабир ответил «Нет». «Тогда обязуйся в отношении своего брата тем, чего бы ты желал для самого себя».
Что до касыды, содержащей слова мадиха (восхваления), перенесённые на Посланника Аллаха, да пребудет над ним мир, то она имеет интересную историю.
Повествует она о любви поэта (в традиционном смысле) к известному в истории джахилийи персонажу, Та’аббате Шаррану (буквально эта кунья означает удальца «с бедой подмышкой»). Настоящее имя его было Сабит ибн Джабир, и он, тогда ещё юноша, приходился сыном одной весьма своеобразной женщине, на которой поэт женился. Женщина подбила новоиспечённого супруга на убийство собственного сына, который не одобрял их брака. Однажды ночью Абу Кабир вышел с юношей в путь и, проходя мимо костра, возле которого сидели два головореза из враждебного племени, отправил к ним юношу попросить еды, не предупредив, кем были эти люди, в надежде, что они избавят его от необходимости пачкать руки в кровь. Однако прошло немного времени и, к изумленю поэта, Та’аббата возвратился обратно, бросая ему кусок хлеба. «Они напали на меня, и мне пришлось их убить», — сказал он в ответ на вытянутое лицо Абу Кабира. Поэт был впечатлён храбростью и силой юноши, и просьба жены тяжёлым бременем легла на его плечи.
В следующий раз они заночевали в горах, у подножия которых иногда проходили стада диких верблюдов. Поняв, что лучшего шанса осуществить задуманное едва ли представится, Абу Кабир дождался, пока Та’аббата не уснул, и дабы проверить, крепко ли он спит, стал кидать вниз мелкие камешки. Однако сон юноши был чуток, и тот всякий раз просыпался, готовый к опасности, будто бы вовсе не спал, и спрашивал Абу Кабира, что это было. Тот отвечал, что наверняка это где-то поблизости прошли верблюды. Так продолжалось несколько раз, пока спутник его не догадался, что Абу Кабир намеренно кидает камни. В очередной раз вскочив на ноги, уже порядком рассвирепев, он бросился к поэту. «Эй ты! Если ещё раз я услышу этот звук — то клянусь, я убью тебя!» И снова отправился спать.
«После этого я сидел тихо, оцепенев, — рассказывает поэт, — и только и надеялся, чтоб у подножия горы и в самом деле не прошло стадо верблюдов!»
Эта история входит в число известных рассказов джахилийи, которые были сохранены мусульманами. Рассказывается, что Абу Кабир никогда более не приблизился к матери этого юноши. С этого момента началась их дружба, а в своих стихах Абу Кабир воспевал доблесть и мужество Та’аббаты, который, к слову, сам сделался известным поэтом, певцом воинской страсти и вечной маргинальности, на пару со своим племянником Шанфарой и другими обитателями горы Сарават, поэтами-бродягами и рыцарями удачи (صعاليك) .
Его касыда «Аль-Кафийа» открывает известный сборник антологии староарабской поэзии «Аль-Муфаддалийат», составленный во втором веке хиджры арабским филологом Аль-Муфаддалем ад-Даби.
________________________
Какой страстной тоски полна ты, навязавшаяся печаль!
С тобою приходят бессонница и призрачные видения;
Им не страшны ночные пути,
Они приходят, ступая босиком по змеям и гадам
Душа моя — ваш выкуп, о призраки, смело идущие в темноте!
Когда оскуднели дары дружбы,
И узы её, ослабнув, оказались разорваны, —
Я бежал от неё, как бежал из вражеского плена в низине ар-Рахт;
Но если и повредилась дружба, я не стану
Говорить «горе мне!» от тоски и жалости!
Нет, крик мой, если я и кричу —
О том, кто первый в стяжании похвал,
Кто достиг пределов славы среди своего племени,
Отдающий приказы братии голосом железным;
Сухой в сложении, жилы разветвлены на руках его;
Выходящий в путь заливающей дождём чёрной ночью,
Несущий знамя, свидетельствующий на собраниях
Твёрдым словом, друг в пути и в сражении…
О нём — моя тоска, мой помысел и
мой крик!..
__________________________
Здесь, как и в предыдущих заметках о старой арабской поэзии, не столько хотелось бы показать, что ни Пророк, ни сподвижники, ни первые поколения мусульман не отказывались от своего культурного наследия, сколько выделить тот факт, что Ислам пришёл в общество, в котором искусство в своём чистом виде было доведено до некоего титанического предела, до конца реализовало свою «цель без цели» (искусство в старые времена не обязывалось «духовно наполнять», оно скорее сдирало корки с ран, возвращая человека к положению глубинной драматической нужды). И не с угасанием ли памяти об опыте личного героического мифа, ослабеванием метафизической напряжённости ужаса безблаговестного бытия, связана боязнь Умара (радыя Аллаху анху) за поколения мусульман, которым уже не доведётся знать джахилийи?..
_________________
Как же судьба отдаляет того, с кем желал я быть рядом
И отправляет шайтана, чтоб я всякий раз с ним сражался,
Что же она напасть! Не минуют нас перипетии,
Рока внезапный удар всякий раз человека повергнет.
Свойство судьбы — вероломство, как часто растоптан, унижен
Ею бывал благородный, а храбрый гоним непрерывно!
В юности я испытал её и оказался растерзан,
И после тех испытаний виски у меня поседели;
Что ж мне страшиться бедствий мирского? людские несчастья
Наимилосердней всего из того, что судьба мне готовит.
Сколько ночей по пустыне безлюдной я шел одиноко,
Ночь для скитальца — в которой внезапно погасли светила;
Только лишь меч мой, да это копье — все, что страннику нужно…
________________________
Антара ибн Шаддад
Коллективный соблюдающий мусульманин сегодня в целом мечтает хорошо пожить в халяльном гетто, исторгнув из своей жизни всё, что противоречит Шариату, буквально убрав с глаз. Пророк сказал о таком человеке, который, желая сохранить свою религию, взял свою овцу и удалился в горы — «Инна фихи хейр», «Да, в нём есть благо». «Но не рассказать ли мне вам о том, кто лучше него? Это тот, кто живёт среди людей и их зла, и проявляет терпение».
Есть также известный хадис, где Умар встречает Абу Хурейру (радыя Аллаху анхума), которого отправил Посланник Аллаха, дабы обрадовать его вестью о Рае. Умар хлопнул Абу Хурейру рукой по груди, после чего ворвался к Пророку, да благословит его Аллах, и сказал: «Не делай этого, ибо истинно, я боюсь, что люди станут на это полагаться, так пускай же они занимаются служением». «Пускай», — ответил ему Посланник Аллаха.
Источник: https://t.me/thewordandthesword
Свежие комментарии